- Меня иногда спрашивают, зачем я занимаюсь защитой прав граждан, принудительно изолированных от общества? Ведь среди них, мол, немало закоренелых преступников.
Я не собираюсь призывать наших соотечественников проникнуться их судьбами и проявить чувство милосердия. Мои мотивы прагматичны. Рано или поздно "зеки" выходят на свободу. Нравится нам это или нет, но они будут жить среди нас. И мы заинтересованы в том, чтобы они покинули тюрьму не ожесточенными убийцами, а смогли "на воле" социализироваться.
Если человек подвергается в СИЗО или лагере насилию, и при этом чувствует, что брошен обществом на произвол тюремщиков, то после освобождения он с большой долей вероятности может снова стать на преступный путь. Защищая права человека, лишенного свободы, мы неизбежно снижаем рецидив.
У кого ключи от тюрьмы?
Идея общественного контроля за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания возникла у меня в 1997 году. В составе делегации Госдумы РФ я побывал в Англии, где, как заместитель парламентской комиссии по проверке пенитенциарных учреждений и органов милиции, познакомился с опытом работы королевской Тюремной службы. Особенно меня заинтересовала система общественного контроля над тюрьмами, которая существует там уже более 100 лет.
В Объединенном королевстве насчитывается 1300 тюрем и при каждой из них есть Совет визитеров, состоящий из граждан, которые пожелали осуществлять контроль за соблюдением законности в пенитенциарных учреждениях. Поразительно, но факт: у каждого визитера на поясе висят свои ключи от тюремных помещений.
Я всегда считал и считаю, что все беды и проблемы нашей уголовно-исполнительной системы идут от ее закрытости, за которую она цепко держится. И после поездки в Англию конкретизировалась идея – создать подобную общественную структуру и у нас. Основная идея, если коротко, состояла в создании общественной наблюдательной комиссии, наделенной правом посещать пенитенциарные учреждения страны и проверять соблюдение прав человека в их стенах, рассматривать заявления и жалобы.
Путин сокрушенно покачал головой, но ничего не предпринял…
Проект закона я внес в Думу в 1999 году. Он был принят конституционным большинством. Однако Правительство РФ через Совет Федерации закон заблокировало. Началась подготовка очень тяжелых поправок. Например, статус ОНК был резко понижен с федерального на региональный уровень, что ухудшило позиции общественного контроля.
Даже после этого законопроект, принятый в 2003 году в первом чтении, был "заморожен". Мощное сопротивление шло со стороны, прежде всего, МВД. Но были и союзники, в частности, Уполномоченный по правам человека в РФ Владимир Лукин и председатель Совета при Президенте РФ по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека Элла Памфилова. Лукин, Памфилова и я неоднократно обращались по этому вопросу к тогдашнему главе государства Владимиру Путину.
Помню, когда я на встрече проинформировал его о том, что законопроект лежит без движения уже четыре года, он сокрушенно покачал головой и сказал: "Да что вы говорите?!". Но и после этого ничего не изменилось. Закон "Об общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и о содействии лицам, находящимся в местах принудительного содержания" был принят 10 июня 2008 года уже при Президенте Дмитрии Медведеве.
Кто хозяин следственного изолятора
В настоящее время законодательно установлен следующий формат встреч общественных контролеров с осужденными – администрация учреждения, якобы в целях безопасности правозащитника, должна видеть ход встречи. А в следственных изоляторах для администрации действует принцип "видеть и слышать". Это мотивируется тайной следствия. Но я по-прежнему убежден, что встречи правозащитников в СИЗО с подозреваемыми или обвиняемыми не должны прослушиваться. Это означает, что СИЗО по-прежнему находятся во власти следствия. (о том, как проходил законоконопроект, устанавливающий правила поведения для общественных наблюдателей, контролирующих соблюдение прав человека в тюрьмах и в следственных изоляторах, читайте здесь)
В связи с этим хочу еще раз обратиться к опыту Англии. Там следствие выведено из сферы исполнительной системы. Всю работу следователи должны провести, пока подозреваемый или обвиняемый находится на свободе. После "посадки" обвиняемого следователь, который вел дело, попасть в тюрьму может только в случае крайней необходимости. И у сотрудников тюрем практически нет причин "прессовать" заключенного.
Смерть Сергея Магнитского и Веры Трифоновой еще раз показала, что разделение следствия и уголовно-исполнительной системы, как того требуют Европейские пенитенциарные правила, которые Россия подписала, практически не состоялось, несмотря на то, что формально тюремное ведомство ушло из подчинения МВД под Минюст.
После трагической кончины Сергея Магнитского в "Матросской тишине" мы побывали в этом СИЗО и в "Бутырке" (отчет ОНК Москвы об обстоятельствах смерти Магнитского читайте здесь). Бросилось в глаза, что его в течение года трижды перемещали из изолятора в изолятор, а в СИЗО – из камеры в камеру, в том числе в ночное время. Всего он сменил около полутора десятка помещений, причем санитарно-бытовые условия каждый раз ухудшались. В одну из камер к нему подсаживали "неадекватного" подследственного, который начал третировать Магнитского. На лицо мощное психологическое давление на подследственного, которое оказывалось явно под диктовку следствия. Отчет ОНК г.Москвы читайте здесь)
Например, за неделю до назначенного Магнитскому контрольного УЗИ брюшной полости и планового оперативного лечения его перевели из "Матросской тишины", где находятся врачи этого профиля и необходимое медицинское оборудование, в "Бутырку". Администрация мотивировала перевод ремонтом этажа и тем, что "следователь Сильченко дал на это согласие". В результате обследование и операция Магнитскому так и не проводились.
Тюремная медицина – это "медицина катастроф"…
В настоящее время Общественная наблюдательная комиссия г. Москвы составляет список тяжелобольных людей, находящихся под арестом. Кроме представителей общества этим никто не занимается. Работа нелегкая, ведь в СИЗО Москвы по самым скромным подсчетам находятся не менее 10 тысяч человек. В результате покамерного обхода я уже подал ходатайство в Мещанский районный суд по освобождению беременной женщины, сидящей по "экономической" статье. У нее существует реальная угроза выкидыша.
Парадокс: существующий перечень из 41 заболевания, на основании которых суды могут освободить из колонии, не распространяется на подследственных. Сейчас по поручению Президента РФ он будет подготовлен. Но по этому поводу необходимо сказать, что существующий уже перечень для осужденных – это список умирающих: заключенных попросту отправляют домой умирать.
Мы считаем, что для СИЗО перечень надо существенно расширять. Та же гипертония и сахарный диабет в условиях изолятора могут привести, и уже приводили, к летальному исходу. А ведь речь идет о людях, виновность которых суд еще не доказал. Мы подсчитали: 30 процентов подозреваемых и обвиняемых получают в суде наказание, не связанное с лишением свободы или выносится оправдательный приговор. То есть, никакой нужды держать этих людей за решеткой не было. Это делается исключительно для удобства следствия. Людей попросту "прессуют" руками тюремщиков, чтобы получить признательные показания.
Нынешнее состояние тюремной медицины катастрофично и для меня совершенно очевидно, что ее надо выводить из подчинения УИС. Медики должны быть независимыми от исполнительной системы, должен быть приоритет врача во всем, что касается сохранения здоровья и жизни людей в местах принудительного содержания.
Не так давно на совещании у Уполномоченного по правам человека в Москве Александра Музыкантского мы договорились с УФСИН Москвы и Департаментом здравоохранения столицы о создании специальной медкомиссии, которая будет проводить независимую экспертизу – может подозреваемый содержаться в СИЗО или нет. Нельзя сказать, что представители ФСИН и департамента отнеслись к этому с энтузиазмом, но возражений не было.
Записал Александр Пилипчук
